Воскресшая через три дня.Я не заметила, как мы начали подниматься все выше и выше. Мы оказались опять возле этой завесы. Мы переступили порог завесы, и я вдохнула полной грудью этот фимиам. Он оживотворил меня. А ангел повернул меня лицом к завесе, легонько толкнул плечом и сказал: «Тебе пора».Друзья мои, уходила я легко и свободно, но, когда я покатилась вниз, это была такая боль. Я с болью влетела в свое тело. С болью и с криком. Но я устыдилась — по сравнению с адскими муками, это было не больно. Это можно было вытерпеть. Я замолчала. Но я услышала, что кричит кто-то другой. Я открыла глаза. Подумала: «Кто это может так кричать?». И увидела: комната, кафельные стены. На полу сидит женщина в белом халате, халат мокрый. Рядом разлитое ведро перевернутое валяется, швабра. А она сидит и так показывает рукой: «Э-э, э-э-э». Она не просто кричит, она еще и стонет.Я села. Мне было плохо видно. Я поняла: мне не зашили голову. Я говорю: «Ты что кричишь?». О, лучше бы я этого не спрашивала. Бедная женщина стала белая, как полотно. Я ей говорю: «Не бойся. Не кричи». Но она встала на четвереньки и так быстренько-быстренько - и в двери. Она выползла.Мне холодно стало. Я стала осматриваться и увидела, что я прикрыта только одной простыней. На ноге у меня зеленкой написан номер истории болезни. На другой — имя и фамилия, и дата смерти. Я знала, как оформляют покойников. Я врач. Я не один день провела в морге, когда сдавала экзамены по анатомии и хирургии. Но почему я здесь? - подумала я, - Я ведь только что была на небесах. Ах, да, Господь сказал: «Ты вернешься». Что же делать дальше? Господи, Ты же не позволишь, чтобы меня разрезали на живую? Меня же сейчас вскрывать будут, - подумала я. У меня страшно заболел живот. Опустив глаза, я увидела разрез. Ага, меня уже пытались. Я зацепила рукой, а крови нет. Странно,- подумала я.Когда услышала крик, какое-то движение за дверью, и дверь распахивается, входит хирург, который меня оперировал. Он махал перед собой рукой: «Нет, нет, нет, это невозможно». И замер — он увидел меня. Потом говорит: «А ну, ляг. Ты мертвая». Я укуталась в простыню и говорю: «Я живая». Он говорит: «Живая. Посмотри на свои руки, живая. Быстренько ложись». Я говорю: «Я не лягу. Там холодно». Я посмотрела на свои руки: ну да, трупные пятна. Синие, почти черные ногтевые фаланги. У меня в голове проносится: ну да, кровь не выступила из разреза. Значит, она уже свернулась. Не может быть. «Нет, - говорю. - Вы не правы, доктор. Вы не правы — я живая. Я вернулась». Этот профессор когда-то учил меня. Он говорит: «С тобой всегда были проблемы. Но такую проблему... И что с тобой теперь делать?» А я держу голову — голову, где нет куска, и говорю: «Наверно, зашить». «Ну да, зашить», - сказал профессор и вышел. Ну, ладно, не бросит же он меня здесь, - подумала я.Через некоторое время началась какая-то суматоха за дверями. Зашли два санитара с каталкой и начали ругаться между собой: кто подкатит, кто будет держать за голову, кто за ноги; а вдруг покойник бросится; а вдруг это упырь — укусит и выпьет всю кровь. Я им говорю: «Я не буду кусаться. Я не упырь. И вообще я христианка. Вы понимаете?» - «Нет». Они толкнули каталку, которая ударилась об стол и встала наискосок, и мне показывают знаками (они со мной не разговаривали, они разговаривали только между собой, каждое слово перемежая нецензурным выражением): мол, пересаживайся на каталку сама. Я говорю: «Ну так отвернитесь», потому что написано в Слове Божьем: «Не обнажай наготы своей». Они это сделали с удовольствием, так как смотреть на труп - малоприятно. Но они вышли в коридор — вдруг они повернутся спиной, а я кинусь на них (это они потом уже мне рассказывали, когда меня выписывали). Они очень боялись подставить спину. Я пересела на каталку. Они заглянули, и опять началась торговля: кто где будет везти. В конце-концов на них накричали, и они повезли меня по коридорам. Весть разнеслась по коридорам. Меня довезли до хирургии. Когда только поворачивали в коридор, все двери открывались, и все любопытные выглядывали, но, когда встречались с моим взглядом, тут же прятались и закрывали дверь. Думаю: боятся, напрасно. Напрасно они боятся — я ведь живая.Дома готовились к похоронам. Прошло 72 часа. Было непонятно, почему труп не отдают. "Вскрытие не провели, вскрытие не провели". Теперь ясно. Господь попустил все те проволочки, потому что план Божий был — вернуть меня. Слава Господу! Слава Господу!И, когда на третий день, в понедельник приехала моя семья с гробом, им сказали: «Вы понимаете, такое дело — тела нет». «Как нет? - удивились родные, - А куда же оно делось это тело?» «Оно живое. Ожило». «Ну что вы издеваетесь над людьми? Тут такое горе, а вы издеваетесь. Ну как труп через три дня может ожить?» - кричала моя мама. «Может». А муж кричал: «Я же сказал: она вернется. Она вернулась! Все в порядке».Когда пытались в доме переставить мебель, чтобы, когда привезут гроб, поставить для прощания, он говорил: «Не трогайте, не трогайте. Татья ...