Прорвёмся, мать! Аня открыла дверь, чтобы проводить врача. Запах подъезда встрепенулся, как разбуженный пёс, и попытался прорваться в квартиру духом мочи и сырого подвала. Этот запах поселился тут относительно недавно. Аня поспешила отсечь его дверью. — Совсем всё плохо? — успела услышать она. Соседка Нина Алексеевна. Голос любопытствующий, хоть и старается придать ему тревожных ноток. Наверняка, всё утро держала караул у глазка. Позже доложит домовым кумушкам, отчего уже третий день подряд к Аньке Самохиной скорая приезжает. Не иначе как к больному ребёнку. А ведь она говорила, она предупреждала Аньку, что рожать в такую годину — верх неблагоразумия. И то было по многом правдой: разорванная на республики страна силилась проложить новые швы на контурах осыпающихся границ, а её народ ставил заплатки на дырявых карманах и потёкших от ужаса и беспредела головах. Но поди ж ты: находились такие глупые или же благословенные безумицы, как Анька, и осмеливались приводить в новый мир новых людей. Уже намного позже, читая в статистике бездушные цифры демографических потерь, народ ужаснётся осклабившемуся провалу в графике рождаемости. Как во время войны — скажут они. Но война тогда действительно шла. Война не за свободу или за территории, а война за выживание. Выжить. Выжить любой ценой. А новый человек в семье сильно усложнял эту задачу. — Что же ты делать будешь? — испуганно спросила мать, будто речь шла не о беременности, а о неизлечимой болезни. — Рожать, конечно. Мама посмотрела на Аню строго и с сомнением. — Я не могу, мам. Он же живой. — Поняла её взгляд Аня. Областной роддом встретил её холодными глазницами тёмных окон и заснеженным тротуаром с вытоптанными козьми тропками. Свет горел только в нескольких помещениях на втором и на третьем этажах: всё остальное здание было погружено в мрачную, наводящую ужас, чёрную дремоту. — Ох, угораздило ж тебя прям в новогоднюю ночь рожать, — важно стонала всё та же Нина Алексеевна, опять «нечаянно» заставшая соседей на выходе из квартиры, — там же все пьяные, поди. Но малочисленный персонал роддома принял Аню трезво, достойно и радостно: не зря, не зря жгли свет в нескольких окнах тёмного, некогда могучего больничного исполина. Чисто маяк. Когда всё благополучно завершилось, Аню разместили в послеродовом. В просторной восьмиместной палате она заняла ближнюю к двери койку — подальше от окна, откуда сочились сквозняк, мрак и безысходность. Вторая кровать напротив через проход была обитаема, но Анна догадывалась об этом только по двум небрежно кинутым поверх шерстяного одеяла холщёвым сумкам. В таких бабушка сухари и сушенные яблоки держала — вспомнилось ей. На следующий день привезли на кормление Машку (в роддом Аня ехала уже с заготовленными именами). В палату, громыхая железными колесами по разбитому кафелю, въехала длинная каталка для перевозки младенцев. На застеленной облинявшей пелёнкой поверхности лежал кулёчек из Машки. Кулёк кряхтел и водил ртом с боку на бок. Единственным ребёнком на огромной тележке Машка смотрелась одиноко и даже тоскливо. Будто завод с огромными производственными мощностями заболел, одряхлел и выдал только одну единицу изделия. Соседки с кровати напротив и её дитя по прежнему было не видать. Медсестра — бойкая и улыбчивая Варя — передала ребёнка Ане. — Не первый, ведь? — спросила Варя. — Кормить умеешь? — Умею, — ответила Аня и от нахлынувшей вместе с молоком эйфории улыбнулась сразу всем: Машке, медсетсре и всему тому грозному новому миру, что наблюдал за ней через окно. Сестричка кивнула головой, но не ушла. Потопталась молча, будто решаясь на что-то, и выдала наконец: — Выручай, — сказала она, — молоко нужно. Аня непонимающе уставилась на Варю. У нас ещё один малыш в детском, — продолжила она и кивнула на занятую сумками кровать, — а мамка его реанимации. Состояние критическое. Кормить не может. А у нас смесь вчера закончилась. Когда новую добудем — одному Богу известно. Аня кинула на кровать тревожный взгляд. — Он там в детском орёт дурниной. Утром ел последний раз, сейчас глюкозой отпаивали. Уже думали, как его в центральную везти, да у них самих, как оказалось, смеси — кот наплакал. — Мне его привезут? — вместо ответа спросила Аня. — Или мне в детское дойти? — Значит, согласна! — больше утвердительно, а не вопросительно ответила Варя. — Кормить не надо. Вот тебе баночка, — медсестра протянула кулёк из выглаженных плёнок (подготовилась), — она стерилизованная. Сцедишься… Умеешь ведь? — Ну да. — Хорошо. Значит, сцедишься, и сразу нам неси. Мы покормим. — Варвара задумалась. — А молока хватит? — Должно, — ответила Аня, — с двумя первыми детьми я могла всю семью прокормить. — Ты ж моя умница! — просияла медсетсра. — Значит, наберешь молочка, сколько сможешь после кормления, и дуй сразу в детское. Варя подхватила тележку и с грохотом повезла её по коридору. С другого конца послышался скач другого транспортного средства. — Принимай новенькую, — сказала другая медсестра, войдя в палату, и за ней ввезли молодую женщину. Ей помогли слезть с ката ...