Рецепты счастья Баб Веру привезли в больничную палату в пятницу, поздней ночью – сухую, беззубую и совершенно седую. Скрюченную от боли. Иглы систем выныривали из тонких, пугливых вен, лекарство разливались под пергаментную кожу... Она ничего не видела и не слышала, не понимала, что у нее спрашивают, была не в состоянии что-то ответить. Ночь казалась бесконечной. К утру подкараулил сон - или это было полузабытье от тех лекарств, что все же проникли в ее тело. Мутное, туманное полузабытье где-то на грани между сном и тупой бесконечной головной болью. Врач тронул спящую старушку за плечо. Она проснулась. - Как Вы себя чувствуете? Голова болит? - Да… И рука правая почему-то. - У Вас случился приступ, судороги, и Вы упали на лестнице, помните? - Нет… Ничего не помню… Раньше так тоже было… Только мне домой надо, там дед только и куры, еще Жерех… Голодны все будут… - Домой пока не выйдет, разберутся как-нибудь без Вас… Недельку полежите, полечим, потом посмотрим… Она не смогла встать, и обессилено уснула. В субботний день посетителей с утра было много, но к старушке никто не пришел. Она сквозь слезы причитала вполголоса : ”Ведь с голоду помрут все, и дед, и куры, и Жерех…”. Сания, соседка по палате, пыталась успокоить ее: ”Баб Вер, ну что Вы, да все будет хорошо – говорили же, что уже было так, и ничего, обошлось, и в этот раз все обойдется!”. Баб Вера, лежа на жесткой кровати, куталась в бурую, без единой пушинки, дряхлую шалёшку, натягивала до дрожащего подбородка тонкое больничное одеяло и тяжко вздыхала. Не веря в сказанное, беспрестанно смаргивала то и дело набегающие слезы. Отказывалась от сладостей, которыми была готова поделиться Сания. К этой грузной моложавой женщине, занимавшей кровать напротив баб Веры, с утра беспрестанным потоком приходили родственники и подруги. В тумбочку уже гостинцы не помещались, и весь подоконник палаты, нарушая все больничные правила, был уставлен пакетами соков, коробками конфет и восточных сладостей, завален фруктами. Баб Вера лежала, отвернувшись к стене, и почти не двигалась. Сания громким трагическим шепотом сообщала каждому вновь пришедшему: ”Это новенькая моя, баб Вера. Не встает совсем, а дома хозяйство, и муж беспомощный, и собака привязана… ” Гости оглядывались, покачивали сокрушенно головами, вздыхали и предлагали варианты спасения баб Веры. Вспоминали прабабушкины рецепты лечения всего-всего при помощи лука и лимона. И еще коньяка. Непременно армянского, а то толку не будет. Выуживали из памяти имя и фамилию чудо доктора, который может все и бесплатно- правда, к сожалению, уже умер. Солидная апа в пуховом жилете и плюшевой юбке в пол потребовала лист бумаги, ручку, книгу в жестком переплете, стул поудобнее, что бы помогли снять жилет - а то жарко, что бы открыли дверь - а то душно, что бы заварили чай - а то пить хочется, что бы все молчали - а то не вспомнит, что бы нашли очки в сумке… Основательно подготовившись, апа, сурово глянув поверх очков на окружающих ее притихших родственников и задержавшись укоризненным взглядом на Сание, углубилась в написание молитвы. Она медленно и тщательно выводила неровные разнокалиберные буквы, задумчиво поднимала иногда взгляд к потолку, хмурилась, вглядывалась, словно вдруг там, на белой поверхности, проступали буквы и слова. Милостиво кивала потолку, при этом тяжелые серьги из черненого серебра хранили выдержку и, словно намагниченные, оставались строго перпендикулярно полу. Спустя пять или шесть таких молчаливых совещаний все было готово. Наполовину исписанный лист был благоговейно сложен вчетверо и заботливо подсунут под подушку баб Веры с громким бормотанием: ”Биссмиля”. Сильней этого метода спасти баб Веру никто не предложил, да и время посещений иссякло – впереди маячил обед и послеобеденный сон. И в палате остались только Сания и баб Вера. В коридоре загромыхала тележка кухни, развозя по палатам первое, второе и компот производства больничного пищеблока. Сания, оглядев тумбочку и подоконник, довольно вздохнула – нет, обедать казенным сегодня она не будет. Поудобней умостилась на кровати, поправила сползшую подушку, подоткнула поплотней одеяло, и услышала дребезжащее: ” А что на обед?”. Удивленно посмотрела на подскочившую с кровати баб Веру, которая, правда, тут же ухватилась за ручки ходунков, но не сбавила прыти и уже маячила на пороге палаты. Услышав от буфетчицы раскатистое: ”Борщ! Греча с подливой!” баб Вера застыла. Потом отрицательно качнула головой, понурилась, съежилась, и, тяжело опираясь на ходунки, побрела к кровати. Села. Легла. Снова села, спустила ноги с кровати, нашаривая раскиданные тапки. Горестно вздохнула и сказала: ”Вот завсегда так-то. Что они меня сызнова-то в больничку приперли? Тоже мне - новость. Сколько себя помню – ну грохнусь я, ну забудусь, дед меня до дивана доволочет – помаюсь до утра и на работу. Чего меня возить-то? Все одно не лечат, так, для проформы …” Она замолчала. Сания уже раздумала спать, ожидая продолжения истории. Уж она-то, Сания, была уверенна, что апа не зря ...