Ночь стерла бальзамин и виноград, как будто их и не было в природе. И черный двор – почти уже квадрат... Малевича иль что-то в этом роде. А в нем завис, пуская пузыри... во глубине волнисто-потаенной, дом, словно рыба с кем-нибудь внутри: С живым Ионой и женой евонной. …Открыв окно, он курит, едкий дым... в целебный воздух юга выпуская. И красный Марс колеблется над ним, поеживаясь, как звезда морская. Иониху знобит. Но вместе с тем, от жарких дум влажна ее подушка, поскольку в нем, как фосфор в темноте, просвечивает тайная подружка. И хочется сказать ему: “Насквозь я вижу вас!” Но смахивая что-то, она бурчит привычное: “Набрось на плечи куртку и запри ворота”. И это бормотание, как чек, что выписан пожизненно обоим. Уже непотопляем их ковчег... с бесчисленным количеством пробоин, с жуком, бесцельно бьющимся в стекло, с наплывами из Ветхого Завета… Он не уйдет, поскольку с ней тепло... и, как сказал поэт, не надо света.