ВАЛЕНТИНА АСТРА
08-02-2013 16:54
ОБРАЗ С.В.РАХМАНИНОВА В ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОМ ИСКУССТВЕ
к 140-летию великого музыкального гения России
I часть -авторское исполнение13:55Перейти к аудиозаписи
О С. В. РАХМАНИНОВЕ
Он избегал говорить «СССР», говорил «Россия», редко употреблял слово «советский». И вместе с тем был одним из первых эмигрантов, кто в начале Великой Отечественной войны организовал сборы в помощь Красной армии. Более восьми тысяч долларов отправились на родину с коротким письмом: «От одного из русских посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить в полную победу!»
...Ему уготована была стезя родителей, отца-военного. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Кутежи отца, промотавшего четыре поместья, дали ему шанс пойти другой дорогой. Знал ли маленький Сережа, что, прячась от родительских ссор под роялем, он всю жизнь будет там же укрываться от людей и мира? И более того, укрывать людей в своем музыкальном мире...
Одаренный мальчик, однако, не очень-то любил заниматься. Редки были случаи, когда он подходил к окну и бросал завороженно слушающим прохожим: «Ну что, еще сыграть, что ли?» Будучи студентом Петербургской консерватории, он слонялся по городу, лихо катался на подножках, а сэкономленные деньги чаще тратил на каток, чем на оперу. Единицы в зачетке аккуратно переправлялись на четверки, и потому угрозы исключения из консерватории заставали его друзей врасплох. Но все прошло. За выпускную оперу «Алеко» на любимые им цыганские мотивы консерваторская комиссия присудила Сергею Рахманинову Большую золотую медаль. (Чайковский обвел пятерку с плюсом и добавил поверх еще три!) А ведь совсем недавно он подписывался под фотографиями: «Странствующий музыкант Сережа Р.».
В характере Рахманинова не было пасмурности, пессимизма, напротив – он был весьма твердый и жизнерадостный человек. Но он обладал удивительно тонким чувством трагичности бытия. С некоторого времени его мысли о смерти приобрели неожиданный поворот: «Раньше трусил всего понемногу, разбойников, воров, эпидемий – но с ними по крайней мере можно было справиться. А тут действует именно неопределенность – страшно, если после смерти что-то будет. Лучше сгнить, исчезнуть, перестать быть, но если за гробом есть что-то другое, вот это страшно. Пугает неопределенность, неизвестность».
«Колокольный звон, литургия, чертовщина, ужас перед стихийным пожаром – все это созвучно тому строю, который прогнил задолго до Октябрьской революции», – писала «Вечерняя Москва» после исполнения в Московской консерватории «Колоколов». Грустно это читать. Но испытывал ли он этот «ужас перед стихийным пожаром»?
«Если бы в аду существовала консерватория, – писал едкий критик Цезарь Кюи, – Рахманинов, безусловно, получил бы первую премию за свою симфонию, настолько дьявольскими диссонансами он угостил нас». К этой так плохо принятой Первой симфонии Рахманинов взял тот же эпиграф, что и Толстой к «Анне Карениной»: «Мне отмщение и Аз воздам». То же восклицание о тщете человеческого суда перед лицом Суда Вселенского. Но для Рахманинова Dies irae, этот известный мотив реквиема, стал самой сутью соприкосновения с иными мирами. И, раз вдохнув той страшной, странной свободы, он навсегда остался ее свободным пленником…
«Остров мертвых», вдохновленный картиной Бёклина, наиболее насыщен этой странной, фантастически обнаженной поступью Страшного суда. Кажется, какой-то внеземной шквал нарастает с каждым глухим всплеском ударных и все угрожает обрушиться колоссальной волной струнных, но остров мертвых, к которому приближается ладья Харона, гигантским остовом возвышается над бегом величественных волн. Сила жизни, парадоксально обрисовывающая место смерти...
Вряд ли так важно теперь дотошно выяснять его «отношения с Богом». Но неужели «Духовный концерт» или «Воскрешение Лазаря» – просто «дань традиции»? Нет, Рахманинов ни в коей мере не елейный. Он с силой бросает себя не только в выси, но и в бездны, а ведь из бездн еще нужно суметь выбраться... Инфернальность «Симфонических танцев» или «Колоколов» – это нечто вроде безумной Вальпургиевой ночи, в которой даже колокольный звон становится потусторонним зовом несбыточного, запертого, скованного движения. От серебристого перезвона дорожных колокольчиков до оглушающего, зловещего набата! И все-таки он выбирается, откликается на еле слышный, но предельно правдивый нездешний музыкальный зов светового эха. И, закончив партитуру «Симфонических танцев», сдержанно пишет в конце: «29 октября 1940 года. Благодарю Тебя, Господи». Скольким обязан был он людям, ведомо, наверное, только ему одному...
Его жизнь была полнокровна. Но творческие кризисы вгоняли его в депрессию, из которой самостоятельно он, похоже, не мог выбраться. В 1899 году ему приснился «музыкальный бог», Антон Рубинштейн, громогласно поразивший его простым вопросом: «Почему вы не играете?»
...10 ноября 1918 года Рахманинов вместе с семьей на норвежском пароходе прибывает в Америку. За первые десять лет зарубежной жизни не было написано ни одного нового произведения. «У изгнанника, который лишился музыкальных корней, традиций и родной почвы, не остается желания творить, не остается иных утешений, кроме нерушимого безмолвия нетревожных воспоминаний». В Америке его приглашали везде и всюду, но он неизменно всем (за исключением самых близких друзей) отказывал. Привыкли. Замкнутый нелюдим, ну что ж, знаменитость, может себе позволить... Деликатнее прочих был Бунин, который называл эти причуды «большой сдержанностью моего высокого друга».
«Вначале смерть, – говорил Рахманинов о развитии музыкальной темы «Острова мертвых», – а затем жизнь...» Главное – уйти из мiра в мире". Больше всего он любил пятый гимн «Всенощного бдения»: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, с миром». Просил, чтобы этот гимн исполнили на его похоронах.
Рахманинов умер от скоротечной формы рака. Диагноз пытались от него скрыть, уверяя, что все скоро пройдет. «Будем держаться», – сказал он. Попрощался со своими руками: «Прощайте, бедные мои руки...» «Кто это все играет?» – спрашивал он, изредка приходя в сознание. Ему объясняли, что никто не играет, и он удивленно покачивал головой. Уходя, он слышал музыку. А может быть, стал слышать ее яснее...
**************
Фотография С.В.Рахманинова,1920е гг.
************
ПОРТРЕТНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ С.В.РАХМАНИНОВА, относящиеся к области изобразительного искусства, немногочисленны, так как он не обладал " манией величия", не любил позировать, был необычайно скромен, сдержан, погружён в творческие раздумья и не имел достаточно времени для длительного позирования художникам. Из всего перечня работ можно выделить 2 периода: первый---это прижизненные рисунки и живописные полотна, второй---произведения живописи, графики и скульптуры, созданные посмертно, в основном, советскими и российскими мастерами. Здесь представлены в хронологическом порядке, на мой взгляд, лучшие портреты,несущие на себе печать мастерства, глубины постижения характера Рахманинова, реалистичности воспроизведения его неповторимого облика. В заключение, представлены лучшие скульптурные памятники, созданные российскими скульпторами, увековечившими образ величайшего музыкального гения России.
Портрет С.В.Рахманинова.Художник Л.О.Пастернак.1916г.
(Художник Леонид Осипович Пастернак--отец поэта Б.Пастернака.)
Портрет С.В. Рахманинова. Художник В.Н.Россинский.1917г.
*************
Портрет С.В. Рахманинова. Художник К.Н.Сомов.1925г. ГРМ
Лето 1925 года Сергей Васильевич Рахманинов провел с семьей на своей даче во Франции, где знаменитым художником Константином Андреевичем Сомовым была создана эта замечательная картина. Из множества портретов, для которых приходилось позировать композитору, этот нравился ему больше всего... Первое, на чем невольно хочется остановить свой взгляд — это глаза. Кристально чистого серо-голубого цвета, они таят в себе мягкость, глубину, одухотворенность — все грани характера композитора. Лишь небольшие «мешки» выдают его болезненный вид — в то время Рахманинов страдал височной невралгией, и глаза, особенно правый, выглядели отёчными. Благодаря черным бровям, слегка приподнятым к виску, веки не казались такими опущенными, что придавало взгляду еще большую открытость и выразительность. Довольно крупный, прямой нос сообщает о волевой натуре Сергея Васильевича, а губы — большие и пухлые — свидетельствуют о доброте их обладателя. Вытянутое, рельефное лицо композитора современники всегда находили бледным, и лишь торчащие уши слегка расширяли его. Нельзя не заметить морщин, испещривших кожу композитора и выдававших огромный жизненный опыт. Высокий лоб Рахманинова казался еще большим вследствие завышенной начальной линии роста волос. Особую очаровательность портрету придает тенистый зеленый сад, на фоне которого изображен композитор. Сам художник сказал следующее о портрете Рахманинова: «Вышел он у меня грустным демоном...сходство внешнее не разительно, по-моему, но все говорят, что я изобразил его душу».
*************
Портрет С.В. Рахманинова. Скульптор С.Т.Конёнков. 1925г.
...Великого музыканта менее всего заботило желание казаться эффектным, «представительным». Скорее, он маскировал природную застенчивость, неуравновешенность и удивительную для столь прославленного мастера неуверенность в себе. Известно, что Рахманинов, который в годы жизни за рубежом концертировал чрезвычайно много, жил в постоянном, мучительном напряжении и время от времени был вынужден прерывать уже начавшиеся гастрольные турне: нервы не выдерживали...
В исполненных Конёнковым портретах С. В. Рахманинова за привычной и тщательно поддерживаемой «концертной формой» таится сложный и своеобразный характер. В облике Рахманинова чувствуешь не только утонченность и артистизм, но и болезненно обостренную чувствительность, которая служит в равной мере и источником больших радостей, и причиной очень частых душевных «перегрузок», а то и страданий.
И еще одно: в движении губ, в невольной жестикуляции рук, наконец, во всей пластике портретов Рахманинова, с их динамикой легких поворотов и изгибов, ощущается напряжение невысказанного, нерешенного. Если брать широко, перед нами-- запечатленное ТВОРЧЕСКОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ.
*************
Портрет С.В. Рахманинова. Художник Б.Д.Григорьев.1930г.
Борис Дмитриевич Григорьев (1886-1939) — интереснейший русский художник первой половины ХХ века, выдающийся живописец и виртуозный график. Длительное время изучение его творчества в нашей стране не приветствовалась, так как Григорьев был эмигрантом. В наши дни отношение к Григорьеву кардинально изменилось: его картины стали постоянными участниками музейных экспозиций, изучением его творчества занимаются многие исследователи, издаются каталоги и книги, появляются мемориальные доски.
Борис Григорьев был необычным и очень талантливым, проницательным портретистом. Уже современники отдавали должное портретной силе художника. Считалось, что Григорьев воссоздает на полотне не столько конкретную личность, сколько свое представление о ней, и портрет нередко оказывался ближе к тематической картине.
Портреты Григорьева поражают удивительным сочетанием анатомического сходства личности и гротескности образа, созданного в неповторимой, узнаваемой манере художника, близкой к модернистским течениям эпохи.
Живописный портрет Рахманинова невелик по размеру и предельно лаконичен по композиции: все внимание сосредоточено на изображенном в профиль лице композитора, пластическая проработка которого отличается необычайной тщательностью (набухшие веки, мешки под глазами, глубокие складки морщин, темная кожа лица). В каждой черточке лица художник находит природное согласие, поразительную логику развития форм, отлитых в замкнутую маску . Природный материал человеческой плоти словно оттачивается резцом жизни, что лишает лицо покоя, насыщает его духовной энергией (сам Григорьев писал, что портрет наполнен «бурной, творческой, полной музыкального грома атмосферой»). Так передается художником загадка природы — феномен гениальности великого композитора.
************
Портрет С.В. Рахманинова. Скульптор Г.В.Дерюжинский.1930е гг.
В 1930-е годы Дерюжинский ( русский скульптор-эмигрант, автор скульптурных портретов многих деятелей русской культуры, эмигрировавших из России после революции 1917г.---прим. автора поста)создал портрет русского пианиста, дирижера и педагога А.И. Зилоти, его ученика, выдающегося русского пианиста и композитора С.В. Рахманинова. Портреты русских музыкантов отличались необыкновенной выразительностью, глубокой передачей внутреннего мира и характера этих замечательных людей. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить портрет Рахманинова с описанием его внешности и характера, данным Л.Я. Нелидовой-Фифейской в ее воспоминаниях: “Длинное и бледное лицо Рахманинова, с мешками под глазами, было некрасиво, но оригинально и характерно. Обычно угрюмый и мрачный Рахманинов был очень смешлив и умел хохотать неожиданно и заразительно”. Так он выглядит и в портрете скульптора. Опущенные веки рисуют характер замкнутый, угрюмый, а крупные мягкие губы таят в себе едва заметную улыбку человека доброго и порой неожиданно веселого.
*************
Портрет С.В. Рахманинова. Художник Г.Чемберс.1930е гг.
Портрет С.В. Рахманинова. Художник Г.Чемберс.1930е гг.
**************
http://video.mail.ru/mail/v...
С.Рахманинов.Прелюдия оп.3 до-диез мин.Исполняет автор.
Портрет С.В. Рахманинова. Художник Б.Ф.Шаляпин.1940г
ВОСПОМИНАНИЯ Б.ШАЛЯПИНА О НАПИСАНИИ ПОРТРЕТА .
Портрет с Рахманинова был написан мною в 1940 году в июле месяце в Long Island около Нью-Йорка в местечке Хантингтон, расположенном на берегу Атлантического океана, где Сергей Васильевич со своей семьей снимал дом на летние месяцы.
Ввиду того ,что Сергей Васильевич всю жизнь каждый день всегда работал с утра до завтрака и после завтрака еще часов до пяти вечера и другого времени для позирования оставалось мало, я решил писать его во время работы.
Тогда он работал над “Симфоническими танцами”.
Голову и все остальное я писал в то время, когда Сергей Васильевич практиковался на рояле. Только руки пришлось подержать для меня специально, так как они находились, конечно, все время в движении.
Сергей Васильевич начинал свои упражнения очень медленно, и казалось, что он играет одним пальцем. Потом упражнения усложнялись, ускорялись и, наконец, переходили в быстро рассыпающийся бисер звуков по всей длине клавиатуры, задерживаясь то на басах, то в середине, то на верхах или скользя сверху вниз и снизу вверх в непрерывных разных гаммах. Затем после упражнений он выбирал какую-нибудь из вещей вообще, часто из своих произведений, над которыми работал, и продолжал совсем почти без остановки практиковаться, играя их то медленно, то быстро. Иногда проигрывал одни и те же такты раз по десять или больше.
Однажды, когда мы так работали — Сергей Васильевич у рояля, а я у холста,— вдруг он остановился и сказал:
- Боря! Вот я вам сейчас проиграю одну польку в двух разных аранжировках, а вы мне скажите, какая вам больше нравится. Ну, слушайте — вот первая.
- Слушаю,— говорю.
Сыграл первую.
- А вот вторая.
Сыгравши вторую, он пристально на меня посмотрел и спросил:
- Ну, Боря, какая же вам больше нравится?
Я говорю:
- Сергей Васильевич! Я, может быть, ничего не понимаю и как-то боюсь вам ответить.
- Ничего, скажите, все равно.
- Первая,— говорю.
А сам думаю: “Ну, попался, пропал”,— и говорю тихим голосом.
- Мне кажется, Сергей Васильевич, что вторая аранжировка усложнена и перегружена разными украшениями, и поэтому, мне кажется, теряется сама суть мелодии и характер вещи,— а сам опять думаю: “Боже мой, боже мой, что же это я наговорил, да еще и самому Рахманинову. Лучше было бы мне как-нибудь уклониться от этого ответа вообще”.
- Верно, Боря,— говорит Сергей Васильевич.
- Сергей Васильевич! А почему вы меня спросили об этом?
- А видите ли, Боря, эту польку сочинил мой отец, и первое, что я вам играл, есть оригинальная версия этой польки, а вторая — аранжировка — это уже моя переделка. Да! Оригинальное произведение, если оно хорошо сделано, то добавлять к нему — нечего. Иначе вот и получается то, что вы сказали.
Внутренне я был весьма горд, и мне было очень приятно, что дал правильный ответ и что Сергей Васильевич доверил мне этот вопрос.
Сеанс закончился, и мы пошли завтракать."
***************************************************************************************
ОБЛИК РАХМАНИНОВА. ВОСПОМИНАНИЯ
М. Добужинский
"Громадного роста, с крупными чертами аскетически сурового, бритого, всегда бледного лица, суровым взглядом, коротко подстриженными на большой голове волосами, длинными руками и пальцами, дающими возможность свободно брать аккорды в пределах дуодецимы, грубым с басовым оттенком голосом, Рахманинов резко отличался от Скрябина."
М.Пресман
"...В этой толкотне появляется Рахманинов. Он высок, худ, плечи его как-то приподняты и придают ему четырехугольный вид. Длинное лицо очень выразительно, он похож на римлянина. Всегда коротко острижен. Он не избегает товарищей, забавляется их шутками, пусть и мальчишески-циничными, держит себя просто, положительно. Много курит, говорит баском, и хотя он нашего возраста, но кажется нам взрослым."
М. Букинин.
"Каким был тогда Рахманинов, вернее, каким он мне запомнился и казался? Очень большой, пропорционально сложенный, широкоплечий, но от высокого роста и слабости немного сутулый.Весьма скромно, но с большим вкусом одетый. Почему-то принято считать, что Сергей Васильевич был некрасивый. Это неверно. У него было такое умное мужественное лицо, такие мудрые проницательные глаза, что его никак нельзя было назвать некрасивым. Его лицо было лучше всякого просто красивого лица.
Как внутренне, так и внешне в нем жило два человека. Один - какой он был с теми, кого не любил и с кем ему было нехорошо. Тут он был сухой, необщительный и не очень приятный. Сергей Васильевич органически не выносил двусмысленностей, не переваривал ломанья и лжи, особенно лжи... Когда Рахманинов говорил с неприятным ему человеком, он был холодный, скованный и резкий, у него даже цвет глаз менялся, делался каким-то темным, стальным. Недоумевающий, сухой взгляд, натянутая улыбка, как будто он замкнулся в непроницаемую броню холодности и почти оскорбительного презрения...
Рахманинов выходит на эстраду. Бледный - об этой его землистой бледности столько писалось, что не хотелось бы повторяться. Но не сказать об этом трудно, потому что такого мертвенно-зеленого лица мне не приходилось видеть ни у одного артиста, выходящего на эстраду. Высокий, - с эстрады он кажется ешё выше, - строгий, очень элегантно одетый, но элегантность не навязчивая, немного со старинкой. <...>
Руки Рахманинова - это прекрасная скульптура. Большие, цвета слоновой кости, линии строгие, чистые, не изуродованные работой.
Пальцы у него длинные, красивой формы, немного туповатые на концах, пальцы, которые он с такой убедительностью вводил в клавиши, которым инструмент подчинялся безраздельно."
*******************************
С.Т.Конёнков
"Я был на многих концертах Сергея Васильевича в московскую пору его жизни, и теперь, когда я вспоминаю эти концерты, снова и снова приходит ко мне то ощущение праздничного ожидания чего-то великого, торжественного, радостного, когда не знаешь еще, что это будет, но уверен, что будет всегда — прекрасное. Каждое выступление Рахманинова было его триумфом.
Несмотря на возможность нашей с Сергеем Васильевичем встречи в московский период его жизни, я с ним лично не встречался. Я познакомился с ним в 1925 году в Нью-Йорке, когда Ф.И.Шаляпин устроил прием для артистов Московского Художественного театра, гастролировавшего в то время в Америке. Когда я вошел в зал, первым, кого я увидел в шумной блестящей толпе, был сам хозяин вечера Федор Иванович Шаляпин. Он властвовал и возвышался над всеми, его веселый голос слышался во всех концах зала, он ловко ухаживал за гостями, среди которых были К. С. Станиславский, О. Л. Книппер, В. И. Качалов, И. М. Москвин, В. В. Лужский и другие выдающиеся артисты; Шаляпин подходил то к тому, то к другому, шутил, острил, громко и заразительно смеялся.
В толпе гостей я не сразу заметил Рахманинова. Он стоял, прислонившись к колонне, незаметно, особняком от всех и, видимо, чувствовал себя одиноко. Я подошел к нему, и мы разговорились. Сергей Васильевич был скромен до застенчивости. О чем бы мы ни говорили, а мне, естественно, хотелось узнать от Рахманинова очень многое, он все время отводил разговор от себя.
На этом же вечере я поделился своим первым впечатлением от Сергея Васильевича с одним из присутствовавших там русских художников. «Сергей Васильевич так застенчив лишь в обществе, — сказал мне художник. — А увидели бы вы его дома, среди родных или с друзьями! Он разговорчив, остроумен, но... о своем искусстве, о музыке и там говорит мало».
Разговаривая с Сергеем Васильевичем, я обратил внимание на то, как обаятелен Шаляпин, когда он «в духе». Сергей Васильевич улыбнулся, отчего сразу стал как-то проще, «домашней» и согласился: «Да, в этом у Феди нет соперников, он умеет быть обворожительным». Улыбаясь, Сергей Васильевич следил глазами за Шаляпиным, внутренне любуясь им.
Я быстро «воспользовался» случаем и предложил Сергею Васильевичу попозировать для портрета.
Вскоре я начал делать портрет Сергея Васильевича. Свое слово он сдержал: приходил точно в назначенное время и терпеливо позировал до конца сеанса. Как сейчас помню Сергея Васильевича, сидящего на стуле у меня в мастерской в своей любимой позе — со сложенными на груди руками. У него всегда был немного усталый вид, он казался задумчивым, углубленным в себя. Быть может поэтому со стороны создавалось впечатление, что перед вами строгий, педантичный человек. Но это было далеко не так. Сергей Васильевич был человеком величайшей скромности.
Лицо Сергея Васильевича было находкой для скульптора. В нем все было просто, но вместе с тем глубоко индивидуально, неповторимо. Есть в жизни лица, которые достаточно увидеть хотя бы на мгновение, чтобы потом помнить долгие годы.
Рахманинов был очень высок ростом, и, входя в комнату, он всегда, словно по выработавшейся привычке, наклонялся в дверях. У него был чуть приглушенный, низкий голос, большие, но очень мягкие и нежные руки, движения его были спокойны, неторопливы; он никогда не двигался и не говорил резко. У него были правильные черты лица: широкий, выпуклый лоб, вытянутый, чуть с горбинкой нос, глубокие, лучистые глаза. Рахманинов был всегда коротко острижен, отчего голова его казалась маленькой на таком длинном, большом теле. Лицо Сергея Васильевича иногда напоминало мне лик кондора, с резкой определенностью крупных, словно вырубленных черт. Но вместе с тем оно всегда поражало своим глубоким и возвышенным выражением и особенно хорошело, преображалось, когда Сергей Васильевич смеялся.
В первое время я заметил, что Сергей Васильевич очень скоро утомляется. Я предлагал ему отдохнуть, и он охотно соглашался, вставая со стула, прохаживался по мастерской или ложился на диван. Но вскоре поднимался, говоря: «Ничего, я уже отдохнул».
В перерывах между сеансами мы пили чай и беседовали. О чем бы мы ни говорили, мысли Сергея Васильевича неизменно возвращались к Родине. Мы заговорили о имении Рахманинова в Швейцарии, на берегу озера, а разговор приводил нас на берег другого озера — Ильмень в Новгородской земле, на родину Сергея Васильевича. Сергей Васильевич мог бесконечно долго, восторженно говорить о родной его сердцу природе как тончайший художник, которому известны все ее малые и большие тайны. Не эта ли поэтическая увлеченность и чуткость великого композитора дали нам прекрасные образцы музыкальных пейзажей России. Разговорившись об Ильмень-озере, о родных Рахманинову местах, мы вспомнили оперу «Садко» и ее автора Н. А. Римского-Корсакова, которым Рахманинов всегда так восторгался. «Как жаль, что я мало общался с ним, — сказал Рахманинов. — Я, конечно, многому у него научился. Вот великий музыкант, чья музыка неотрывна от породившей его почвы. У Римского-Корсакова каждая нотка — русская...»
Сергей Васильевич с увлечением вспоминал и о Чайковском, о своей работе в Большом театре, о Московской консерватории... Глаза Сергея Васильевича зажигались каким-то необыкновенным светом, весь он преображался и казался здоровым и молодым.
Рахманинов остался верным своему слову — несмотря на очевидную для него трудность, он дал мне возможность довести работу над бюстом до конца. Примерно в это же время я сделал небольшой эскиз фигуры Рахманинова во весь рост.
После того, как закончил бюст Сергея Васильевича, я встречался с ним изредка, и меня всегда поражал его больной, усталый вид. Но как только Рахманинов садился за рояль—он преображался. Казалось, что сила возвращалась к нему. Его руки, как крылья орла, взлетали над клавиатурой. Целый мир открывался слушателям в музыке Рахманинова, и он — автор, владел этим миром, создавая широчайшие и разнообразнейшие его картины.
Рахманинов мучительно тосковал по Родине. Ощущение Родины, России всегда жило в нем, никогда не угасая. Он жадно интересовался всем, что приходило из Советского Союза, и этот интерес его к обновленной своей родине был искренен и глубок. Я убежден — это по-своему сказалось в постепенном возрождении творчества Сергея Васильевича, создавшего в 30-е годы такие сочинения, как «Русские песни», «Рапсодию на тему Паганини» и особенно третью симфонию, названную известным музыковедом академиком Б. В. Асафьевым «глубоко Русской». Он читал книги, газеты и журналы, приходившие из СССР, собирал советские пластинки, из которых особенно любил слушать замечательный красноармейский хор А.В.Александрова."
******************************************************************************************************
ПОРТРЕТЫ СОВЕТСКИХ ХУДОЖНИКОВ
Портрет С.В. Рахманинова. Художник Е.В.Сазыкин.1984г.Тамбов.обл, Музей в Ивановке.
Портрет С.В. Рахманинова. Художник А.М.Кручина.1984г.
Портрет С.В. Рахманинова. Художник Ю.Г.Чистяков.1989г.***************************
. ПАМЯТНИКИ РАХМАНИНОВУ В РОССИИ
Памятник С.В.Рахманинову в Ивановке.Скульптор К.Малофеев.1982г.
Памятник С.В.Рахманинову в Москве на Страстном бульваре.Скульптор О.Комов.1992г.В 1905—1917 гг. Рахманинов жил в доме Первой женской гимназии на Страстном бульваре (ныне д. 5; есть мемориальная доска). Именно на этом бульваре ему и поставлен памятник.
Памятник С.В.Рахманинову в Тамбове.Скульптор А.Рукавишников.2006г.
Памятник С.В.Рахманинову в Тамбове.Скульптор А.Рукавишников
И ДОЛГО БУДУ ТЕМ ЛЮБЕЗЕН Я НАРОДУ,
ЧТО ЧУВСТВА ДОБРЫЕ Я ЛИРОЙ ПРОБУЖДАЛ...
http://video.mail.ru/mail/v...
С.Рахманинов.Рапсодия на темы Паганини.Исполняет М.Плетнёв.
Комментировать